30/10/2000 ...Сперва меня здесь вообще не было, а потом начались проблемы с доступом к машине и со связью – попеременно то одно, то другое. Почему меня не было? Потому что мы всё же вышли в Море – да, это свершилось, мы совершили дерзкий выход за пределы береговой линии на том самом жутковатом корабле, о котором я писал тебе ранее. В ту ночь мы решили не ложиться спать, так как собирались праздновать до утра отъезд большей части экспедиции. Накануне днём мы с Боссом попеременно подходили к кораблю и интересовались со всем присущим корсарам сарказмом, не подвезли ли случайно на борт горючего. «нет, не привезли, ждём…» – отвечала команда и мы с довольным видом удалялись, имея всех ввиду и прекрасно осознавая тот факт, что в Море мы в тот день не выйдем ни в коем случае… В одиннадцать вечера, когда праздничный ужин был уже готов ринуться на стол, Босс попросил меня сходить на корабль и для очистки совести убедиться, что горючего так и не привезли и, следовательно, можно приступать к кулинарной вакханалии со спокойной душой, вяло при этом поругивая черноморский рыболовецкий флот вкупе с местным вороватым начальством. Перед самым моим выходом он рассказал мне о том, с каким почётом принимали в древнем Египте гонцов с фронта, приносивших дурные вести: как правило, это были юноши из именитых семей, в разные времена запятнавших себя доблестью, и потому такого гонца было принято принимать хорошо – в противоположность рабу, которого немедленно приносили в жертву Солнцу сразу же после того, как он приносил добрую весть. И я отправился на корабль. А там меня очень радушно приняли в каюйт-компании и сообщили, что горючее привезут через полтора часа и что сведения эти самым достоверным образом проверены, ибо в спешащей на причал машине рядом с водителем находится человек из команды. Потом они долго и с интересом изучали смены настроения на моём лице и, вдоволь насладившись, спросили: «ну так вы готовы», на что я твёрдо ответил «нет» и уверенно побрёл к Боссу докладывать о случившемся. Он долго и с испугом переспрашивал меня, не шутка ли это, а когда наконец поверил, я получил примерно то же удовольствие, что и команда, причём вся, ибо наблюдать смену выражений на лице начальника выпало мне одному. Остальные присутствовавшие корсары выпали в осадок и ничего не видели. Остаток ночи мы собирались, созванивались с кем-то из местного начальства, ходили на корабль с вещами и предложениями выйти не в 4 утра, как это планировалось накануне, а хотя бы в 7… А потом долго и со вкусом пировали. Когда же первые лучи холодного рассвета стали прокрадываться в нашу долину меж укрытых лесами горных массивов, мы буквально на ходу распрощались с отъезжающими в Москву коллегами и двинулись на причал, в то время как они отправились на полусонном уазике в Новороссийск.
…И был рассвет, и было утро, и мы вышли в Море – на триста метров, потому что как только корабль миновал расположенную на мысу погранзаставу, выяснилось, что разрешения на выход в Море, которым необходимо было накануне запастись на этой самой заставе, у него как раз и нет…
И мы вернулись, и пошли завтракать сперва на камбуз, а затем и на берег, ибо было получено трёхсуточное штормовое предупреждение в связи с усиливающимся Северо-Восточным ветром и рыпаться с отходом по крайней мере до десяти вечера было абсолютно бесполезно и даже вредно, ибо всем хотелось спать. Однако в половине четвёртого меня, уснувшего прямо на диване начальника сразу после сытного завтрака, разбудил Павел Владимирович Рыбников и в назидательной форме сообщил, что надо быть готовым выйти в Море в пять вечера, в связи с чем требовалось срочно идти будить Сашку, спящего там, где было в то время наше официальное жильё, т. е. не так чтобы очень близко от занятого мною дивана. По дороге я понял, что мы действительно выходим в Море и это круто.
… Двое с половиной суток мы были в рейсе. Это было красиво. Выход был целиком наш – то есть не надо было ждать, пока закончат свои глупые эксперименты по затоплению дорогостоящего оборудования разнообразные техники, геологи или сейсмики. Мы неторопливо бродили вдоль побережья от Голубой Бухты до бухты Инал – это километров 120 – то отходя от обрывающихся в Море скал на 5-6 километров, то приближаясь к ним на десятки метров, и при этом судно временами почти касалось дна килем… особенно когда мы заходили в Архипо-Осиповку, чтобы сдать на берег похмельного старпома. «Как же он правит судном?» – удивлённо спросил Босс у боцмана Юры, во всём облике которого отчаянно сочился Жуль-Верновский Пенкроф, на что тот невозмутимо ответил: «Он не правит – он на штурвал опирается…» За старпомом приехал челый катер МЧС-овцев, готовых ко всему, начиная от возникшей на корабле эпидемии и до случайного затопления самого корабля вместе с командой, ибо один из бойцов был в гидрокостюме и явно собирался кого-то спасать. Пока старпома отрывали от штурвального колеса, возили на берег, лечили и привозили обратно уже на прогулочном катере (у них там не было штормового предупреждения), мы успели отобрать станцию на минимальной глубине. Ах, это такое чудо – ходить на рыболовецком судне с настоящим промысловым донным тралом, который к тому же за весь выход три раза майнали с кормы через слип (использовали по назначению – ловили им рыбу). Такого количества пойманной рыбы в одном месте я не наблюдал ещё никогда: черноморская треска, огромные калканы – это такая гигантская хищная камбала, очень вкусная в жареном виде, как оказалось за ужином, морские лисицы и масса другой интересной рыбы, которую я заснял на плёнку всего единожды, ибо к вечеру следующего дня, когда собирались спускать очередной трал, плёнка у меня в фотоаппарате закончилась. Спали мы с Сашей на матрасах, положенных на полу в рубке. Ночью судно отстаивалось на якре вблизи берега. Вечером второго дня я наблюдал в бинокль с верхней палубы Орлёнок – в частности ту стенку Штормового, с которой мы все, бывшие там, имели честь спуститься на берег одним из июльских вечеров. Ещё я видел в тот же бинокль скалу Киселёва. Сложные и многогранные чувства бродили в тот солнечный вечер у меня в душе. Закат был тропически огненный и мысли мои текли неторопливо, как надвигающаяся гавайская ночь.
Работали много, отобрали 13 станций, регулярно и обильно заливая палубу илом из черпаков и водой из пожарного шланга, которой мы отмывали живое зверьё от сопутствующего грунта. Вернулись мы поздним вечером 30-го сентября и после праздничного ужина в честь прихода отвалились спать без задних мыслей. Привезли с собой много рыбы, которой рыбаки щедро с нами поделились, ибо лов был контрабандный и они были весьма признательны нам за предоставленную возможность роскошно потралить с целью собственной наживы. На следующий день готовили калкана и печень морской лисицы – это такой скат, его длина вместе с хвостом в наших уловах доходила до полутора метров. В печени этой хрящевой рыбы, как оказалось, содержится очень много витамина Д, от которого меня уже за столом слегка повело, но потом эффект прошёл. Мы с Сашей долго и упорно потрошили треску, треть которой пошла на уху, треть на жарку, а треть мы до сих пор отчаянно пытаемся завялить после утомительного засаливания.
Теперь у нас настали дни кропотливого разбора того материала, что привезли из рейса. Впрочем, мой собственный материал я пока не трогаю – до Москвы, поскольку занятие это очень скрупулёзное и требует много времени, а его здесь у нас и так осталось не слишком много при условии, что надо многое успеть и после упаковать весь наш скарб в дорогу.
Завтра мы едем в Новороссийск за билетами. Очень рассчитываем быть в Москве в скором времени...
