«…Боевой вертолётик, как стрекоза…
Что наша жизнь? Холмы, холмы:
в небо – и строго назад.
Пусть пройдёт моё лето: жарой по щекам,
Морозом по венам, огнём по груди –
И после себя не оставит улик.
Я не знаю, как будет, но мне повезло:
Я чувствую руку Его на плече,
Отмываю слезами золотое руно…
Он прощает меня.»
Ночные снайперы.
Время действия: раннее утро. Место действия: Тихий Океан, Южно-Китайское море, залив Нячанг. Настроение действия: ощущение дыхания океана, движение навстречу, лёгкая бортовая качка. Ощущение действия: влажный ветер несёт запахи моря, кораблей и самого по себе раннего утра, как оно есть. Мы выходим в море на маленьком бело-синем деревянном пароходике с командой из двух человек, огромным низким дощатым столом в носовой части и малюсеньким таганком на корме, заменяющим камбуз. Судёнышко идёт легко и даже быстро. Мы загружены водолазным оборудованием, чтобы брать пробы донного грунта, наблюдать за жизнью на коралловых рифах и фотографировать. Это будет полноценный однодневный рейс по проливам между островами, с выходом в открытое море, где дальше – только Филиппины.
Как я расскажу тебе про Океан? Я попробую. Вот уже несколько дней я подбираю слова и образы. Я прислушиваюсь к мыслям и ловлю оттенки ощущений.
Океан другой – это не просто море. Здесь чувствуется не только дыхание бесконечности, здесь ты видишь её во всех красках, непосредственно и рядом. Ты погружаешься в неё с головой и паришь у дна, постоянно открывая новые, неведомые доселе картины. И во всём этом разнообразии и великолепии ты чувствуешь нечто большее, пока скрытое от глаз, но уже ощутимое. И вот именно это большее постепенно окутывает тебя, проникая в твои артерии и разносясь по твоему существу с каждым вздохом. И не важно, дышишь ты на поверхности или под водою из лёгочика, ты впитываешь это всякий раз, когда Океан вокруг. За каждым мысом, за которым ты ещё не был, за каждым кустом кораллов тебе открывается что-то необыкновенно яркое, живое и настоящее. И чем больше ты всматриваешься в существо Океана, проникая мыслями в его многоличье, тем глубже Океан всматривается в тебя. Ты словно на исповеди. Ты явился на край земли – и тебе есть, что сказать. А ему есть, что выслушать и принять. Он прощает тебя.
А ещё здесь парактически ничего нельзя трогать голыми руками. Потому что среди пестрящего разнообразия полно ядовитых тварей. Среди них есть и яркие, и тусклые, и вообще не похожие на самих себя, зато очень похожие на что-то другое. Например, здесь есть очень ядовитая и столь же яркая акитиния, похожая на коралл. Над поверхностью илистого дна поднимаются пёстрые оранжево-красные ветви, тонкие и причудливо распростёртые изящными отростками – ну чем не коралл? А тронешь такое деревце кончиком ножа – и оно стремительно, всё целиком, утягивается в нору… Отличить эту тварь от коралла можно только по наличию рта в основании ветвистых щупалец. Кораллов со ртом не бывает. Кстати, до ножа потом лучше не дотрагиваться голой рукой – слизь этой актинии необыкновенно устойчива и, попадая на открытую кожу, вызывает чувствительный ожог.
Плавая среди подводных скал, всегда следи за тем, чтобы твои конечности – и особенно живот – не касались дна. А если хочешь примоститься на коленки, допустим, для удобства фотосъёмки, всегда тщательно осматривай место, куда ты хочешь ими упереться. Потому что и кораллам, и актиниям, и хищным моллюскам безразлично, из чего сделан твой гидрокостюм. И особенно им всё равно, где оставлять на твоём теле свои ядовитые метки… И каким местом ты потом будешь эти метки трогать. Но этот Мир безумно красив: формой, цветом, композицией и манерой движения. Поэтому ты всё же выбираешь позицию на дне, тщательно присматриваясь к месту. Затем аккуратно берёшься одной рукой за выступ скалы… убедившись, что он действительно каменный и никто на нём не живёт… ну, практически никто… из видимых глазом. А всё остальное тело оставляешь висеть в толще воды, задрав ласты кверху, чтобы случайно не задеть подскочившего не к месту ежа… с тридцатисантиметровыми чёрными иглами. И вот только теперь, из такого положения, ты фокусируешь забоксированный фотоаппарат на двойном спиральном пёстром венчике полихеты, торчащем прямо из поверхности сиреневого коралла. Между сосочков колонии этого коралла находится увенчанное шипом устье трубки этой полихеты, в которое она втянет свой венчик сразу же, как только сработает твоя фотовспышка. Так что успей сделать снимок раньше, чем она сообразит и скроется.
О самих кораллах… Это подводные города. Разноцветные и очень разноликие, огромные и мизерные, живущие на скалах и прямо друг на друге, но это города… Из домиков, ячеек, компактных или причудливых башенок… Их поверхность бывает усеяна сосочками с едва различимыми щупальцами, а бывает иссечена извилистыми бороздами, или увита рёбрами, отличающимися более ярким цветом, или усажена мельчайшими плотными бугорками. Это не просто колониальные организмы, это именно города. По крайней мере, когда я скольжу между ними, у меня возникает именно такое чувство. И это города, не имеющие ничего общего с человеческими. А встречаются кораллы как деревья: например, разветвлённые в одной плоскости, ярко-щранжево-красные, хрящеватые на ощупь горгонарии.
По поверхности кораллов неторопливо перемещаются креветки. Почти совсем прозрачные. Их видно только по ярким пятнам на теле. Их здесь несколько десятков видов и я видел ещё далеко не всех. Несколько десятков… Я привык к тому, что в море есть два, ну пять видов креветок. За 11 лет морской биологической практики. А здесь креветок такая туча, и все они разные. И, в большинстве своём, симбионты – кто с кораллами, кто с актиниями, кто с морскими лилиями.
Лилий здесь тоже очень много. Они не столь многообразны, как кораллы, но тоже поражают своей красотой. Длинные яркие перья разворачиваются из упругих спиралей, взмахивая в воде. Это разноцветные папоротники моря.
Там, где я могу найти аналогию формы, я её нахожу. Если такой аналогии нет, я спрашиваю у коллег, которые здесь давно: что это такое. В роли таких энциклопедистов выступают Олег Савинкин и Иван Марин – биологи-водолазы. Я всегда нахожусь под водой в паре с кем-нибудь из них. Вернее, с Олегом Владимировичем мы ходили в паре только в самом начале, на рыхлые грунты. Он брал шприцами пробы на мейобентос и вгонял в грунт дночерпатель, затем уносившийся на верёвке вверх. А я отбирал свои пробы на микрофитобентос. Теперь мы с ним плаваем одновременно, но порознь. У каждого свои задачи. Он не любит, когда ему кто-то мешает. Савинкин работает над атласом здешней флоры и фауны, постоянно ищет, находит и снимает новые объекты. Я же снимаю пока что для себя… На самом деле, далеко не для себя – я и так всё это вижу. Я фотографирую так много и тщательно, чтобы донести тебе всю эту красоту. Как невозможно передать всю красоту утреннего леса одним словом, так нельзя отобразить на одном снимке всё изящество и разноцветье тропического Океана. Поэтому снимков должно быть много.
Когда мы ходим под воду с Иваном, то стараемся держаться вместе. Или, хотя бы, неподалёку. Я выступаю в роли фотооператора наших работ. А Иван ищет симбиотических креветок. Он ими занимается.
Здешние актинии не похожи на тех, коих я видел прежде – это блины, лепёшки и целые одеяла, покрытые щупальцами. Их можно расценить именно как морские анемоны, только пока они маленькие: сидит на илу такой пурпурный цветок размером с ладонь, и пасётся на нём всего одна креветка. Когда они становятся старше, их поверхность, вибрирующую ковром щупалец, украшают уже десятки креветок, а также пёстрые рыбки-клоуны, стайкой носящиеся над самыми щупальцами.
Здешние рыбки – тоже отдельная песня. Да, они пёстрые, Да, они ходят большими смешанными стаями, перелетая от одной ложбины к другой и взраивая там что-то, им одним доступное. Но когда ты видишь крепкий компактный куст пурпурного коралла, гордо возвышающийся на скале, словно могучий дуб… а между его коренастыми ветвями прячутся сотни маленьких пёстрых рыбок, ожидая, пока уплывёт опасность с красным фотобоксом, ты чувствуешь что-то из давно забытого… Что-то вроде сказки про теремок.
Есть более крупные рыбы, снующие над рифами и думающие о своём. Например, тёмная и прогонистая в очертаниях, вооружённая парами оранжевых скальпелей по обеим сторонам от хвоста рыба-хирург. Или погружённая в пестроту своих пятен, очертаний и мыслей рыба-попугай. Есть красно-бело-розовые полосатые крылатки: страшно ядовитые, любящие прикорнуть где-нибудь среди уплощённых золотисто-бурых ветвей миллипоровых кораллов на мелководье. А есть надутые, глазастые и очень сосредоточенные пинагоры, способные подолгу висеть возле своей норы, быстро-быстро перебирая малюсенькими грудными плавничками. Есть, наконец, просто муренки, с необъяснимой показной яростью разевающие свои беззубые клювы из нор. Что характерно, норы у них бывают тоже в поверхности кораллов.
Кстати, когда плывёшь над огромным мягким кораллом какой-нибудь яркой тёплой расцветки – например, сиренево-малиновой – он чувствует тебя и начинает перебирать своими веточками-щупальцами – так, словно по нему пробегают прибойные волны. Возможно, так он общается с тобой. Словно предупреждая: не ложись на меня брюхом, я тут расту независимо.
В илистом дне торчат тяжёлые попы моллюсков-конусов. Это вооружённые стилетами брюхоногие хищники. Когда берёшь такого в руки, аккуратно оттирая его тугую витую раковину от обрастаний, всегда стараешься держать узким концом от пальцев. Перчатка может не спасти. Впрочем, пока что они ведут себя медлительно и вежливо. Здесь я впервые увидел ползающих по камням живых мурексов: извитых, рогатых, шипастых… На самом деле, как мне объяснил Иван, такое разнообразие раковин брюхоногих моллюсков связано здесь с крабами из рода Calappa. Эти хищные крабы, практически полукруглые и без выступов в очертаниях, охотятся на мурексов, лямисов и прочих им подобных. Просто проламывают им раковину мощными клешнями. В результате длительной совместной эволюции с каляппами, тропические брюхоногие отрастили себе причудливые края, гребни и прочие выступы раковин. Эти детали панциря краб может сколь угодно ломать, не повреждая нежного тела моллюска.
Зато, когда моллюски естественным образом дохнут, их раковины с удовольствием заселяют раки-отшельники. Берёшь в руку такого лямиса, вполне пустого на вид, рогатого по краю и почти не обросшего мшанками, и плывёшь с ним дальше. И вдруг чувствуешь некое шевеление под аргонитовым панцирем, а затем оттуда выползает, стараясь ущипнуть тебя за палец, пёстрый волосатый членистоногий постоялец… С лкзоревыми глазками на стебельках. Именно постоялец, ибо отшельники, взрослея, находят себе новые, более крупные раковины, передавая старые «по смене». Здесь попадаются отшельники с кулак величиной. Я лично держал такого на ладони.
А ещё в этом удивительном море есть заливы, в которых прямо на поверхности воды раскинулись целые плавучие посёлки из делянок лангустовых плантаций. А по берегам, наступая ветвистыми корнями в горячую воду, растут мангровые деревья. Но об этом будет моя следующая сказка…
